Подлодки адмирала Макарова - Страница 47

— Понимаешь, Степан, всю правду так и не рассказали, — Александр взял из буфета третью рюмку, плеснул в нее, накрыл ломтиком хлеба. — «Ерш» затонул у самого Котлина. Там мало где глубины большие. Как начали искать его, колокол опустили, часов через семь обнаружили. Водолаз завел конец, лодку за кормовой рым и вытащили. Экипаж мертвый. Давай не чокаясь.

Нюхнув усы и не закусывая, он продолжил.

— Скажешь, отчего погибли за семь часов? Потому что провели под водой пять суток, оксилит кончился. Я тревогу забил, как сутки прошли. Остальное время по адмиралтейским кабинетам бегал что помойный кот по амбару, доказывал, просил, умолял. Как назло Попова в Питере не было. Водолазный департамент потребовал для начала поисков приказ управляющего Морским министерством. Посему когда лодку нашли, спасать уже некого.

Помолчали.

— Саш, что это — обычное головотяпство российское или подлый умысел?

— Ежели головотяпство, то только мое. Заранее надо было спасательный регламент на подпись великому князю нести. Но — нехорошо. Об опасностях и напастях подводного хода нельзя афишировать, иначе гардемарины не изволят захотеть в подплав.

— Вздор!

— А как же. Давно ты, Степа, не был в нашем питерском новом Вавилоне, где все говорят много, друг дружку не разумеют, зато строчат массу бумаг и преданно возводят очи к начальству, подставляя зад для греха, что вавилонские блудницы.

Снова выпили без тоста и не чокаясь.

— И без злой воли не обошлось. Завидуют нам, что на потаенные суда августейшая благосклонность легла. Веришь ли: злорадствовали, ироды. Наплавались, мол, подводнички.

Макаров схватился за голову.

— Сколько ж времени не хватило?

— Часов шесть, много — восемь. Люк открыли, там даже мертвый запах не настоялся.

Берг потер виски. Воспоминания о нелепой гибели экипажа «Ерша» отрезвляли настолько, что казалось, в рюмках не огненная вода, а обычная.

— На дне валялся якорь с линейного корабля. Лодка ударилась в него, затем острым носом зарылась в борт и остатки рангоута какого-то затонувшего корыта.

— Не понимаю. Сбросить аварийный балласт, продуть систерны, мотор на реверс — чай, всплыла бы. Как мы тогда у Толбухинского маяка.

— Нет, Степан. Балласт от удара заклинило, лодка течь дала. В одной из систерн появилась трещина, куда сжатый воздух травился. Открыть люк они не смогли. Теперь главное, о том только генерал-адмирал, Попов и несколько человек знают. Гардемарин Митяев написал письмо всем нам и завернул герметически. Я его наизусть помню.

Берг опрокинул следующую рюмку и продолжил тихим, немного дрожащим голосом:

— Здесь темно, вода прибывает. Пробую писать на ощупь. Шансов почти не осталось. Пахнет хлором. Милые мои Евгения и сын Петя. Когда вы получите это письмо, меня уже не будет. Я вас очень люблю. Простите меня за все. Сынок, вырастешь — обязательно становись военным моряком. Целую вас.

Сидя в освещенной электрической лампой комнате, подводники живо представили юного умирающего офицера, с трудом карябающего эти строки карандашом на влажноватой бумаге. Он стоит в кромешной тьме, по пояс в морской воде, в которой плавают масло, мазут, грязь, а к подволоку подымается удушливый запах серной кислоты и хлора из аккумуляторов. Запах скорой смерти.

А главное — любой подводник в каждом походе может найти свою гибель именно так.

Отметив встречу и помянув не вернувшихся из похода, Берг и Макаров наутро разъехались. Первый — в Николаев, а командир черноморского подводного отряда к своим чертям-разгильдяям.

Николаевскую верфь, приютившуюся у впадения Южного Буга в Днепро-Бугский лиман, англичане велели снести, ссылаясь на Парижский договор. Государь сказал послать их подальше. Позорные соглашения касались портов, флотов и верфей Черного моря. Николаев — в Малороссии, далече от морского побережья.

Без военных заказов и казенных денег верфь захирела. Выделка пароходов РОПиТ едва спасла ее от закрытия. Однако город рос, без военных кораблей сюда дозволили заход иностранных купцов. Протянулась железная дорога на север. Николаев примерил купеческое платье и раздобрел по примеру многих купцов.

«Катран», покоившийся на кильблоках, уже приобрел исходный вид, работы велись внутри. Берг по лесенке забрался на палубу и оттуда в рубку.

Корабль отличался от «Щуки» как современный локомотив от первого паровоза Стефенсона. Рубочный лаз в надстройке пропущен меж двумя рядами торпедных аппаратов. В каждом из них по три маховичные торпеды одна за другой. У каждой свой разгонный мотор, поэтому все шесть можно выпустить за тридцать секунд.

Ходовые огни и внутреннее освещение электрические. Лодыгин до сих пор ненавидел Берга за поношение «электролета» и прочих безумств. По справедливости он должен быть благодарен капитану, что избавился от пустых замыслов и занялся полезным делом. Теперь богат, лампочным промыслом Россию охватил.

Лодка улучшила обитаемость. Для отдыха — подвесные койки, по одной на трех членов команды, у капитана своя. Появился крошечный камбуз с камельком и запасом продуктов на шесть дней.

Штурман приобрел отдельное место рядом с центральным постом. Под водой настолько сложно счислять свое положение, что непочетная роль штурмана, существа неполноценного в надводном флоте, на лодке поднялась до вахтенного офицера. Мало кто верит, на субмарине штурман может в старпомы вырасти, откуда прямая дорога к должности командира корабля.

Что совершенно негоже для офицеров старой закалки, под водой нет деления на офицерский ют и матросский бак. Да и матросов первой и второй статьи лишь трое. Остальные — специалисты. Кондукторы, боцман, боцманаты, слухач. Большая часть экипажа — унтеры.