Подлодки адмирала Макарова - Страница 26

С левого борта упала тень «Русалки», также стопорившей ход и спускавшей шлюпку.

— Кондуктор — вниз, мичман — страхуйте. Осторожно, внизу отравленный газ.

В волнах мелькнул офицерский китель. Берг прыгнул в воду. Температура не выше градусов десяти, купание никак не доставляет радости. Пытаясь сдержать судорогу, он в пять гребков достиг места, где видел человека последний раз, нырнул. Увидел силуэт саженях в двух у поверхности, рванулся к нему, вцепился, вытащил.

Моряк дрейфовал лицом вниз. Значит — не дышит. Шанс на спасение остается, если только откачать. Александр отчаянно погреб в сторону шлюпки. Твердые матросские руки втянули через борт бездыханного моряка, оказавшегося капитаном второго ранга. Затем помогли забраться Бергу.

— Как вы, вашбродь?

— Мокро. Гребите к броненоске. Здесь мы кавторанга не откачаем. Потом снова к лодке. Там, видать, потравленные.

Черный бок «Русалки» покачивался в двадцати саженях, потому переходы оказались недолгими. Матросы поймали линь, обвязали кавторанга под мышками. Офицер — или просто тело, как бог даст, отправился наверх, шлюпка снова погребла к подлодкам. Трое моряков Герна уже были подняты на покатую палубу. Один сидел, держась за рубку, остальные бессильно лежали.

— Все живы? — крикнул Берг.

— Так точно, ваше благородие, — доложил кондуктор. В походе они именовали друг друга кратко, но на людях Александр строго требовал уставного обращения. — Только дыму наглотавшись.

Переправка троицы на «Русалку» и взятие аварийного борта на буксир заняли около часа. Лишившаяся тягача субмарина Александровского, задрав к небу уродливый нарост на носу, потянулась вперед, обошла фрегат и погрузилась. Та же скучная картина — скорость два узла, бурление пузырей позади флагштока. Через восемь миль и четыре часа лодка всплыла, неподвижно качаясь на волнах. Ясно — пока разведет пары, накачает воздух в баллоны да малым ходом восьмидесятилетней старухи двинется в Кронштадт, аккурат к утру ее можно ждать.

— Ваше благородие, — обратился к проверяющему Берг, стоявший в запасной робе, так как форма сушилась в машинном. — Шесть пополудни. Ныряем али до завтра?

— Хотите поторопить генерал-адмирала, мичман?

— Дерзить не желаю. А только прошу просьбу передать: пройдем хотя бы до Сескара. Здесь глубины несерьезные.

— Уверены? Миль сорок от Котлина.

— «Щука» на Гохланд ходила, без дозаправки вернулась, штормовала раз. Что ей сорок миль?

— Глядите, мичман. Ваша карьера только началась, а вы ее на карту ставите. Семафорьте на флагман.

Великий князь решил досмотреть представление до конца. Как только получили отмашку, Джон скатился в рубку с криками:

— Полный вперед! Приготовиться к погружению на перископную! Погружение!

Когда люди жалуются и хнычут, что у них все было замечательно, а только в присутствии зрителя случаются поломки и иные напасти, стоит пожалеть чудаков. Техника чувствует настрой хозяев. Так и «Щука» узнала, что в ответственный день нельзя капризничать. Не заедал ни один вентиль, не пропускал ни один трубопровод, не отходил ни один контакт. С натужным стуком машины лодка отдавала положенные пять узлов на глубине десять футов.

Заинтригованный капитан-лейтенант попросился к перископу. Прильнув к черному наглазнику, увидел фрегат на левом траверзе, беспокойные волны и сереющее вечернее небо.

— Десять миль прошли под перископом, столько же осталось, — посчитал Ланской. — Под килем не меньше футов шестидесяти.

— Машинное, подготовиться. Погружаемся на тридцать футов.

Наблюдатель, стараясь не мешать, тщился запомнить действия экипажа. Видно было, что каждое вращение рукояти, опускание рычага, поворот рулей отрепетированы десятки раз.

— Лейтенант! Глубже возможно?

— Так точно. До шестидесяти. Но флажок под воду нырнет.

На глубине темно. Неостывшая топка греет что вулкан, гальванические моторы добавляют. Неверный свет, просачивавшийся в иллюминаторы рубки, пропал. Тусклые лампадки, света которых едва хватает, чтобы осветить приборы, не рассеивает мрак. Тлеет огонек у православного образа Николая-угодника, хотя Джон католик, Александр лютеранин, а Том — баптист. Лодка-то русская.

Тишина, только тихо гудят электромоторы, и ее не хочется нарушать. Самый громкий звук — шум винтов фрегата по левому борту.

— Мистика, господа.

— Нравится, господин капитан-лейтенант?

— Впечатляет. Душевно, таинственно и немного страшно. Идем вслепую в духоте и полумраке. Подводный флот не для меня. Представлю, что вы сидите здесь — сутками!.. Увольте.

Через два часа Берг показал наблюдателю, что батареи высажены не более чем наполовину.

— Разрешаю ускорить процесс. Всплывайте под перископ и увеличивайте ход.

«Щука» подвсплыла и прибавила скорость на паровой машине. За час до полуночи в неверном свете серой июньской ночи показался Сескар. Фрегат застопорил машину, лодка аккуратно зарулила под шторм-трап.

Хватаясь за перекладину, Берг напутствовал:

— Джон, иди домой вдогон фрегату в кильватере и на поверхности. Хватит подвигов на сегодня.

На борту их ожидала целая толпа во главе с управляющим Морским министерством.

— Великий князь просил вас к себе… Лейтенант! Что за вид?

Влажный местами китель и трубочками засохшие брюки решительно не сочетались с уставным обликом офицера, коему предстоит отправиться под августейшие очи.

— Разрешите, ваше высокопревосходительство? — выступил капитан-лейтенант. — Спасая пострадавших в лодке Герна, лейтенант прыгнул в воду.